Нижний-Москва-Петушки

Поэма Венедикта Еро¬феева «Москва-Пе¬тушки» — произведе¬ние, бесспорно, культовое. По иронии судьбы на родине поэма впервые была опубли¬кована в журнале «Трезвость и культура» с многочисленны¬ми купюрами и неточностя¬ми, но за несколько десятков лет обросла исследованиями, комментариями и легендами. В прошлое ушли примитив¬ные обвинения в воспевании алкоголизма и морального разложения, а филологи и культурологи и сейчас спорят о литературных традициях, использованных в тексте, вскрывают все новые фило¬софские его пласты. Театральная биография поэмы не богата. Это неудивительно — монологичный, во многом абсурдистский текст с его сво¬еобразной бессюжетностью и исповедальной нотой нелегко представить на сцене. Велика опасность упрощения, и тогда все сведется к зарисовке из за¬стойного быта.
Судьба интеллигента, добро¬вольная отторгнутость от ми¬ра, деградация социальных ценностей, поиски Бога путем саморазрушения — это лишь некоторые черты философско-духовного универсума по¬эмы. Непрост для сцены и язык Ерофеева — насыщен¬ный цитатами, ассоциатив¬ный и парадоксальный, спо¬собный возводить натуралис¬тическую грубость до высот поэзии. Важно расслышать эту интонацию, и саркастиче¬скую, и лиричную одновре-
менно, колеблющуюся от ост¬рой памфлетности до сокро¬венного разговора с небесами. За решение этих сложных за¬дач не побоялся взяться ниже¬городский театр «ZООпарк», приехавший в сентябре на га¬строли в московский Центр им. В.Э.Мейерхольда. «Театр одновременной игры», как его назвали создатели, за¬метно выделяется на не очень впечатляющем фоне нижего¬родской театральной жизни. Это единственный в городе театр, постоянно гастролиру¬ющий по России, не раз от¬меченный прессой и всевоз¬можными наградами. Театр был создан двумя выпу¬скниками нижегородского театрального училища — Львом Харламовым и Олегом Шапковым, мечтавшим еще во времена студенчества по¬ставить пьесу Э.Олби «Слу¬чай в зоопарке». С этой пре¬мьеры и начался театр, а за следующие пять лет родилось еще несколько спектаклей, самым нашумевшим из кото¬рых стал «Москва-Петушки». Режиссер Ирина Зубжицкая (Санкт-Петербург), присту¬пая к репетициям, так объяс¬няла свое сценическое реше¬ние поэмы: «Мы решили заду¬маться о трансцендентном, сверхреальном. Это поток со¬знания. Спектакль - это наши размышления, а не передача содержания». Исходя из это¬го, режиссер решительно ис¬ключила какие-либо намеки на быт: на почти голой сцене — лишь несколько беспоря¬дочно наваленных чемоданов.
Атмосфера создается пласти¬кой, музыкальным оформле¬нием и игрой света, которой управляют сами актеры, пово¬рачивая высокие прожекторы по углам сцены. В ярком желтом пятне, разре¬завшем темноту начавшегося спектакля, появляется чело¬век. Это — Веничка. Он в зеле¬новатом плаще, белая рубаха вылезла из брюк, в руках — по¬тертый чемоданчик, который он бережно прижимает к себе, и скомканная кепка — все ро¬дом из 60-х. Герой, щурясь на свет, лихорадочно заправляет¬ся, бодро звучит что-то из со¬ветской эстрады. Из-за спины Венички показываются еще двое — мужчина и женщина. Они будут сопровождать ге¬роя все время, и в разговорах с этими не то ангелами, не то попутчиками все больше бу¬дет открываться для нас душа Венички, советского человека «из подполья», стремящегося в Петушки, словно в рай, где не отцветает жасмин. Олег Шапков — исполнитель роли Венички — чем-то даже похож на Венедикта Ерофее¬ва, это особенно заметно, когда абсурд, присущий спек¬таклю, слабеет и герой зати¬хает, исполненный трагичес¬ких предчувствий. Амплитуда существования актера на сце¬не очень широка — он может быть и остроумным балагу¬ром, позволяя себе некую раз¬вязность, и притихшим от по¬хмелья и дурноты интелли¬гентным алкоголиком, по¬корно терпящим хамство нео¬прятного официанта в надеж¬де на глоток хереса. Переме¬ны в нем мгновенны и орга¬ничны, а вслед за ним меняется и настроение спектакля: зал, только что смаковавший тонкие остроты Венички, за¬мирает, когда герой, внезапно охваченный к горлу подсту¬пившим чувством одиночест¬ва, буквально захлебывается молитвой за здоровье сына. Его нервная рука с сигаретой то взлетает ко рту, то опуска¬ется, и он, лихорадочно вы¬дыхая дым, бросает и бросает заветные слова, глядя прямо в слепящий прожектор, будто в божественный лик. То, чего нельзя сказать слова¬ми, помогает воплотить плас¬тика. Будто бабочка, приколо¬тая в альбом коллекционера, застывает Веничка, расплас¬тавшись по стене незнакомого подъезда — запоминающаяся картинка говорит больше и точнее о страдании неуспоко¬енной души, чем любые слова. Пластикой решена и сцена разгула в Петушках, когда Веня рассказывает о той, которая должна встретить его на пер¬роне. Удачно найденные, ла¬коничные жесты помогли обойтись без бутылок и стака¬нов в сценах пьянки. И все же, при всех достоинст¬вах, спектакль вызывает вопросы.
Поэма Ерофеева обладает чет¬кой структурой, весь сюжет — это путешествие по маршруту Москва-Петушки-Москва, и главы соответствуют перего¬нам на этом пути. В спектакле повествование идет сплошня¬ком, вернее, даже не повество¬вание, а поток сознания, структура утрачена, и спек¬такль местами расползается, смыслы вымываются, а Ве¬ничка из трагического героя превращается в какой-то комический типаж. Игре Шапкова не хватает четких рамок, и Веничка иногда похож на банального пьянчужку, спек¬такль съезжает в какие-то фе¬льетонные пространства. Есть целые сцены, работаю¬щие на усиление динамики спектакля, но резко выбиваю¬щиеся из общего трагикоми¬ческого тона исповедально-философских откровений. Вот, например, сцена викто¬рины: внезапно включается свет в зале, и ангелы, перевоп¬лотившись в современных шо¬уменов, развлекают публику, призывая освежить в памяти названия и ингредиенты зна¬менитых ерофеевских коктей¬лей: «Дух Женевы», «Слеза комсомолки», «Сучий потрох». Публика включается в игру угадавшим достается приз — маленькая пластили¬новая черепашка. Естественно, актеры бурно импровизи¬руют, безжалостно ломая ат¬мосферу, созданную, в первую очередь, неповторимым язы¬ком поэмы. Опасение превра¬тить спектакль в радиотеатр стало причиной и сокращения текста (например, целиком исчез безумный сон о револю¬ции в петушинском районе, исчезли тревожные метания Венички в пустом поезде в кромешной тьме и т.д.). На¬верное, в этом есть своя логи¬ка, но, как показывает практи¬ка, когда режиссер с актерами умеют донести текст до зрите¬ля, то находится и благодарная публика. А лучшие моменты спектакля показали, что с тек¬стом И.Зубжицкая, О.Шапков, Л.Харламов и Ю.Косаре¬ва работать умеют и тонко его чувствуют.
Вопрос возникает и в финале, когда жестко и скупо описанная в поэме смерть героя на¬ступает здесь как-то смазанно. «ОНИ ВОНЗИЛИ СВОЕ ШИЛО В САМОЕ ГОРЛО...» — фраза, напечатанная в по¬эме прописными буквами, из спектакля почему-то вывали¬лась, и те, кто книгу не читал или читал давно, наверное, не поняли, что же случилось. Не хотелось бы, чтобы эти претензии оставили у читате¬ля негативное представление о спектакле. Когда удается увидеть серьезную и талант¬ливую работу, то и говорить о ней хочется серьезно, равня¬ясь на свое идеальное пред¬ставление о спектакле. Что, конечно, не мешает выразить уважение к режиссеру и акте¬рам, взявшимся за столь нео¬бычный и сложный матери¬ал, сумевшим оригинально и тонко воплотить его на сцене.

Анна Банасюкевич

"СТРАСТНОЙ БУЛЬВАР,10"
№2-1122008


пресса о театре

пресса о спектакле "М-П"

о спектакле "М-П"

афиша театра

сайт театра



Hosted by uCoz